Я лежу на диване. Мне хорошо. Господи, как же мне хорошо. Я открываю глаза, и вижу этого рыжего парня. Он держит меня за руку.
Как ты? - спрашивает он.
Хорошо, - шепчу я.
Я встаю. Меня немного покачивает.
Все эти люди в этой квартире… я понимаю, что они – мои лучшие друзья. Что я люблю их, а они любят меня. Просто так. Я понимаю, что ищу их всю жизнь. Я лежу на диване. Я чувствую потрясающую волну, которая идет от кончиков пальцев. Она все ближе и ближе… она уже здесь…

Как вдруг меня кто-то бьет бейсбольной битой по голове. Меня тошнит. У меня просто раскалывается голова.
Вдруг я понимаю, что среди этих людей есть те, кто ищет меня еще с того города. Я понимаю, что не исключено, что все они – вовсе не друзья, а враги. Мне надо срочно уходить. Бежать. Они пытаются меня остановить, я так и знала. Я вырываюсь и выбегаю на улицу. Я мчусь домой, через всю Москву.

Я меняю машины, потому что те, кто меня везет, ведут себя подозрительно и наверняка с ними заодно. Я закатываю истерику в каком-то подъезде, колотя в дверь и умоляя пустить меня. Я сползаю по стене от ужаса, когда на лестничной клетке открываются двери лифта…
Я дома. Я вижу их – они сидят в квартире в доме напротив. Я слышу их. Я вообще почему-то очень хорошо слышу. Даже то, что происходит внизу, на улице. Я прилипаю к дверному глазку. Здесь меня и застает отец. Он дает мне какие-то таблетки. Через десять минут дверь начинает тихо струиться вниз…

Отец подхватывает меня и относит в кровать… Он садится рядом. Он гладит меня по голове и говорит «тихо-тихо… все хорошо…»… Я засыпаю.

Я звоню всем. Всем по записной книжке. У каждого я спрашиваю, не знает ли он, где можно достать винта. Когда я говорю это слово – я начинаю заикаться и меня потрясывает. Я опять на той квартире. Рыжий парень смотрит на меня.
Я люблю тебя,- говорю я ему.
МЕНЯ? – спрашивает он, улыбаясь.
Мне плохо. У меня останавливается сердце. Во всяком случае, я так считаю. Я безостановочно пью воду.
Я вызываю скорую.

А вы знаете, что ваша дочь колется? – говорит молодой доктор моим ничего не понимающим родителям.
Он профи. Первое, что он попросил сделать, посмотрев на меня, засучить рукава.
Дай мне телефон, - прошу я маму.
Мама смотрит на меня сухими, остановившимися глазами, - не дам.
Дай! - кричу я, вырывая аппарат у нее из рук, - Мама, мамочка, если ты меня любишь, дай мне телефон, - прошу я.
Все, что я хочу, это позвонить своему другу, он не колется, нет, просто он сейчас нужен мне.
Нет, - говорит мне мама, - ТАКУЮ я тебя не люблю. Мое сердце останавливается.

Кто-то не может зажечь свет…
Кто-то не в силах сказать «нет»….
Я давно не была дома. У меня даже нет ключей от квартиры. Однажды, приехав домой, я вижу новую металлическую дверь. Мне все понятно. Иногда я все же там появляюсь.
Посмотри на свои руки! - кричит отец,- Посмотри на кого ты похожа!
Я вешу сорок кило в одежде и ботинках. Ну и что?
Я ненавижу их. Всех.
Предатели. Птичий рынок. Мы уже все взяли.
Сколько времени? - я поворачиваюсь к тому, с кем я приехала, и вижу красную книжечку. В моей сумке лежит все. Десяток ребят и я. Мы все стоим, закатав рукава.
Мальчики в автобус, а девочки со мной, - говорит толстый красный дядька в форме.
Девочки – это я.
Кабинет.
Ну что, дорогуша, - вальяжно откинувшись, говорит он мне, - Сдается мне, что у тебя неприятности… Приступим к их устранению, - говорит он, похотливо улыбаясь…

Я иду по улице. Я иду, непроизвольно вжимая голову в плечи. Я слышу, как прохожие шепчутся, озираясь на меня. Они всегда шепчутся. Всегда и везде, где бы я не появилась. Поэтому я не люблю появляться днем. Мое время - ночь. Ночью они тоже шепчутся, даже те, кого я не вижу, но их меньше.

Эти люди. Эти люди, которых я встречаю там, куда приезжаю… Они не такие как я. Они – они просто балуются. Они – они могут бросить в любой момент. А я… А я все отдам. На все пойду. Я это знаю, и боюсь, что это поймут и они.
Поэтому я не люблю быть вместе с ними. Я хочу быть одна. Я вообще уже не могу находиться среди людей. Я боюсь их. Но даже когда я одна – они все равно шепчутся. Они шепчутся, а я слышу. Я всегда их слышу. Я уже знаю, что это просто я схожу с ума. Что никого нет. Что все эти голоса – они внутри меня.

Как мне надоели эти галлюцинации, - думаю я… Ооооо…! - слышу я, - она обозвала нас галлюцинациями!
Сейчас мы ей покажем! - слышу я… Я всегда их слышу.

Я рисую. Все что мне нужно, это карандаш, бумага, и раствор. Не так уж и много, не правда ли? Я закрываюсь в своей комнате и рисую. Я рисую то, что внутри меня. Я рисую свою боль, свой страх, свою жизнь…. Все, что мне нужно, это карандаш, бумага и раствор. А еще я хочу умереть. Я хочу, чтобы это все кончилось. Я не могу так больше. Вся моя жизнь идет по одному и тому же, знакомому до боли сценарию. День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем.

Сон, с редкими перерывами на то чтобы выпить еще таблеток.
Поиск денег. Несколько часов спокойствия и нормального состояния. Потом дни, когда я даже толком не понимаю и не помню где я и с кем я. Страх, тоска...

Бывают ночи, когда я пересекаю Москву из конца в конец несколько раз. Мне кажется, что мне плохо от того, что я здесь, а если я уеду туда (не важно куда), то мне станет хорошо. Но там хорошо не становится, и все повторяется. Я вкалываю себе дозу за дозой. Я делаю это, чтобы оттянуть тоску. Тоску не совместимую с жизнью. Я довожу себя до полного изнеможения, чтобы на тоску не оставалось сил.

Я обнаруживаю себя стоящую на подоконнике пятого этажа. Я не помню, как я сюда попала. Все, что мне надо – это сделать шаг вперед. Но мне страшно. Я хочу остановиться. Я хочу умереть, но я не хочу закончить свою жизнь в Кащенко. Я держусь. Я держусь на зубах.

Неделя.
Две недели. Я сижу дома. Я готова просто приковать себя наручниками к батарее. Я не могу спать. Как только я закрываю глаза, передо мной встает ОН. Я ем все, что найду. Три недели. Все, о чем я могу думать, это ОН. Звонок.
Приезжай. НЕТ. Да ладно тебе. Нет. Ну как знаешь… ЕДУ.

Новый год. Я даже толком не знаю, какой именно по счету новый год отмечает страна. Весь день, 31 декабря, я ищу. Я не могу найти. Я еду домой. Я еду домой на перекладных, у меня нет денег. С последним боем курантов я звоню в дверь.
Дверь открывает мама. Она не рада меня видеть. Я ее тоже. Но на улице слишком холодно. Ночь мы проводим в молчании. Я сижу на диване и ем сахарный песок из банки. Мама сидит в кресле и ест мандарины. Мы молчим. А о чем нам говорить?

Я бью посуду.
Открой дверь! - требую я. Дверь закрыта на ключ, а ключей у меня нет.
Нет, - говорит мама.
Я разбиваю тарелку об пол, не знаю, какая она по счету, но весь пол завален черепками и осколками.
Открой! - кричу я.
Нет! - кричит мама.
Я убью тебя, - тихо говорю я, - если ты не откроешь, я убью тебя. Мама сереет.
Я хочу их убить. Они предали меня, они не дают мне жить так, как я хочу, они… они… В общем, я убью их. Я даже знаю как. Я придумала идеальное убийство. Ха! Приезжает отец. Да, с ним вот так не забалуешь, но ничего, тебя я тоже убью. Он связывает меня.

Они везут меня в Семнашку. Извините, прием окончен, говорят им. По дороге домой я сбегаю прямо из машины.
Подвалы, чердаки, квартиры, машины… Куда бы я не попала, если я вижу икону, я переворачиваю ее. Или выкидываю в окно. Я ненавижу Его. Он нарушил паритет. Когда-то давно мы договорились, что у меня своя жизнь, а у Него своя.

«Не верь, не бойся, не проси.».
«О , обезьянка Бога своего, достойна быть всего лишь обезьянкой?» - я люблю Ницше. Он сошел с ума. Я тоже схожу с ума. Мы похожи.
Всемогущий? Что же Ты, всемогущий, не сделал так, чтобы я себе ногу сломала, когда ехала за первой дозой, а?! Я ненавижу Тебя! Я ненавижу Его. И плачу от ненависти. А Он тоже – плачет. От боли и жалости ко мне. Только я еще не знаю об этом.
Я хочу лечь в клинику, - говорю я им.
Я не могу больше, - говорю я им.
Отец везет меня к какому-то психотерапевту. Он колдует надо мной.
А я думаю о том, как хорошо было бы сейчас вмазаться. Я принимаю решение.
По дороге домой я сбегаю прямо из машины.